* * *
Я – недорезанный буржуй. (Надеюсь,
Теперь уж не дорежут.) Ананасов
И рябчиков жевать не приходилось,
А приходилось – мерзлую картошку,
Изысканного розового цвета,
Противно сладковатую. И рыбу
Копченую – и жесткую настолько,
Что надо было ею бить нещадно
По мраморному бюсту королевы
Виктории, чтоб размягчить. И соли
В ней было столько, сколько в океане.
Как хорошо, что нас не расстреляли!
Ведь если бы прихлопнули, то как бы
Я дожил до восьмидесяти? То-то.
Но это, милый, не твоя забота.
* * *
Новости, мой друг, не очень страшные:
Кажется, война или чума.
Поселяне трудятся над пашнею:
Убирают мертвых в закрома.
Граждане, не поддаваться панике!
Это все в мозгах у вас, в уме!
И городовым градоначальники
Нежно рапортуют о чуме.
* * *
Каждый сгниет (и гниеньем очистится)...
Тем и закончится злая бессмыслица —
Где уж гармония, где провидение.
Всюду страдания, когти и тернии.
И не хочу, не могу утешаться я
Тем, что опять зацветает акация,
Что на убитых, больных и грабителей
Падает луч бесполезно-пленительный,
Что на газету, где смерть и безумие,
Бабочка села — лазури лазурнее…
Бабочка в комнате кружится, мечется —
Странно живет на земле человечество.
* * *
Острый угол подушки –
Как больное крыло.
Ты – как птица в ловушке,
Как на суше весло.
Небо в пене, как море,
Дым, как волны, бурлит.
Крест на лунном соборе –
Словно чайка летит.
Ты уже не в постели,
Ты в широком окне:
Лёгкость лунная в теле,
Тень крыла на волне.
Ты летишь над аллеей,
Прямо в лунный прибой,
Всё смутнее белея
В глубине голубой.
1960
Игорь Чиннов