9 июля 1944 - 17 марта 2001 - русский поэт
Комета
Хворост лунного света
под ногами, ломаясь, хрустит.
Распушившая хвост пролетает комета,
как болванка стальная свистит.
Разбегается стадо
символических звёздных зверей.
Не судьба в небесах — пустота и прохлада,
беззащитность закрытых дверей.
Пролетает комета
и свистит, как пустынный снаряд...
Только ужасом жизнь атеиста согрета,
ровно лунные сучья горят.
Происходят случайно
и рожденье, и смерть — но костёр
вырывает из мрака надеждою тайной
осветившийся взор.
Смотришь, исполосован:
лунных палок и шпал частокол
проницает тебя, словно ржавым засовом
ночь не за́перта. Словно не камнем пудовым,
не кометой душа пролетает, но словом,
вся — ирония, блёстка, укол...
март 1973
* * *
Есть пешехода с тенью состязанье —
то за спиной она, то вырвется вперед.
Петляющей дороги поворот,
и теплой пыли осязанье.
Так теплится любовь между двоих:
один — лишь тень, лишь тень у ног другого.
Смешался с пылью полдня полевого,
в траве пылающей затих.
Но медленно к закату наклонится
полурасплавленное солнце у виска.
Как темная прохладная река,
тень, удлиняясь, шевелится.
Она течет за дальние холмы,
коснувшись горизонта легким краем.
И мы уже друг друга не узнаем,
неразделимы с наступленьем тьмы.
май 1971
Эти
этим - купанным на кухне в оцинкованных корытах
со младенчества играющим у церкви без креста
не писать на Пасху золотых открыток
серебристой корюшки не ловить с моста
оловянная свинцовая а то и в каплях ртути
их несла погода спеленав сукном
а теперь и некому просто помянуть их
голубиным словом на полуродном
языке церковном языке огней
отраженных волнами с такой холодной силой
что прижаться хочется крепче и больней
к ручке двери - двери бронзовой двустворчатой резной
где изображен свидетель шестикрылый
их небытия их жизни жестяной
Обряд прощания
Обряд прощания. Стеклянного дворца
текут под солнцем тающие стены.
Всё меньше нас. Всё тоньше перемены
в погоде и в чертах лица.
Я вынужден принять условия игры
и тактику условного пейзажа.
Почти неощутимая пропажа,
но память задаёт прощальные пиры.
С красивостью настолько явной, что
бессильны обвинения в безвкусьи,
воссоздаётся мир, куда вернусь я,
не сняв сапог, не расстегнув пальто.
Витиеватый парк. Ограда. Жар холмов,
и пиршественный стол длиной до горизонта,
где синий город облачного фронта
или далёких гор истаявший дымок.
Итак, мотив прощанья окружён
приличествующим — и даже слишком — фоном...
Но стол уставлен бульканьем и звоном
невидимых стаканов. Но смешон
обычный жест — округлена ладонь,
приподнят локоть. Воздух полусогнут.
Цилиндрик пустоты сжимают пальцы — дрогнут,
как декорации, едва их только тронь.
Фанерные деревья — чуть задень —
на луг дощатый валятся со стуком,
и холм уходит, пожираем люком,
и пиршественный стол, скрипя, втекает в тень.
Обряд прощания не примет красоты.
При всей тьятральности он пуст и непригляден,
и выглядит добро собраньем дыр и пятен,
стеченьем голых стен, где обомлеешь ты
как рыцарь над раскрытым сундуком.
Считать потери — звонкое занятье,
достойное и звания, и платья,
ветшающего исподволь, тайком.
Всё меньше нас (поэтому любой
себя не назовёт единственным — но многим...)
Теряя, обретаю в эпилоге
ничто — стеклянный пол и купол над собой.
Так Леонардо в комнате зеркал
обряд прощания довёл до высшей точки,
где множественный образ одиночки
в распаде и дробленьи возникал.
весна 1973
Могила Виктора Кривулина на Смоленском кладбище (скульптор Лев Сморгон).
Санкт-Петербург,
http://gallery.vavilon.ru/people/k/krivulin/