Послесловие
И, читатель мой, руки подставь.
Я не свёрток с бельём передам,
но вручу бесполезное облачко дыма.
Нелегка эта ноша, хотя и пуста
Невесомо — поэтому невыносимо
воздаянье душе по трудам.
Ты, пчела в граммофонных цветах,
мой читатель, душевную лень
источая, как мёд, — удержи на минуту
между слипшихся пальцев, на сладких устах
пустоту и беспомощность, горечь и смуту
и чужих облаков пролетевшую тень.
Пеленая в лохмотья газет,
я даю тебе нечто живое, почти
наделённое если не речью, так памятью речи...
Это правда, взаимного опыта нет —
горек дым, а не опыт, и снимок не снят, а засвечен,
и мгновение смято в горсти.
Ты берёшь не добро, но подобье горба
как-то взвалишь на плечи. Тяжёл
новоро́жденный узел иных измерений.
Пошатнёшься... не бойся, что дело труба.
Дело — флейта, скорее, и дело мгновений
чтобы ты без остатка вошёл
в разрастание музыки стен...
Я даю тебе ветку сосны,
память ветки, вернее, — в осколке янтарном.
Ты ли жил, исчезая? Работал, вертелся, пустел,
становился не воздухом — газом угарным,
за собою не зная вины.
Но малейшее из превращений — тайком
ты растёшь, как тоннель, посреди
хищных линий Литейного, приподнимая
замусоленный свёрток с куском
то ли облака, то ли смолы, то ли сонного края,
где янтарные в соснах повисли дожди,
где в морском шевеленьи песка
растворённые губы узна́ю —
твои, мой читатель...
Виктор Кривулин
март 1973