Jacob Sutton
Вот осень кончилась, зима.
Вот примерзают пальцы
к замку.
За тем замком Сама;
Страда,
а мы страдальцы.
Нас мало: Я, да Я, да Я,
Ягайлы да Ядвиги.
Моя любовь, моя страда!
Так наступают сдвиги.
Вечерний звон цепи дверной.
Звонить — не дозвониться.
Двор нелюбимый, проходной.
Пережитые лица.
Да будет свет! Я вечный сват —
любовник не любимый!
Моя страда, любовь, мой сад,
мой свет непроходимый...
* * *
Ты ляжешь, ты волосы вытрешь со лба.
Ты вытрешь лицо, побросаешь слова.
Ты в воинской части откроешь глаза;
землянка твоя — капитан с попугаем,
сверхсрочник глухой и радистка слепая.
И сказку расскажет тебе попугай.
Сверхсрочник споет, а радистка пускай
все по миру, по миру, по миру пустит!
Господь не допустит, чтоб ты умирал!
Ты встанешь, ты волосы вытрешь со лба.
Солдат Куприянов, тебя позвала
прощальная мать на прощальный обед.
Господь допускает — тебя уже нет.
Приговор
В дебрях смерти утомленной,
в долгих ангела руках
ты признался. Ты влюбленный
человек. Любовь в веках.
Или скаредного неба
для признаний таковых,
слишком ветреная Геба
жизнь форсирует, как стих.
А я да не яблоко вкушаю,
а над подсвечником дрожу.
Я тебе не разрешаю
и себе не разрешу.
Из копытца в царстве парных
горькой водки не искал,
а искал чудес словарных
и взалкал.
Горе роще маловерной,
не сумевшей птиц ласкать.
Слава мышце подреберной,
все прощающей опять.
1975
Борис Куприянов