* * *
Уже сухого снѣга хлопья
Швыряетъ вѣтеръ съ высоты
И, поздней осени холопья,
Мятутся ржавые листы.
Тоски смертельную заразу
Струитъ поблёкшая заря.
Как всё перемѣнилось сразу
Желѣзной волей ноября.
Лишь дряхлой мраморной богини
Уста по-прежнему горды,
Хотя давно въ ея кувшинѣ
Не слышно пѣнiя воды.
Да тамъ, гдѣ на террасѣ гвозди
Хранятъ обрывки полотна,
Свои исклёванныя гроздья
Ещё качаетъ бузина.
1914–1915, изъ сб. «Верескъ»
* * *
О, высок, весна, высок твой синий терем,
Твой душистый клевер полевой.
О, далек твой путь за звездами на север,
Снежный ветер, белый веер твой.
Вьется голубок. Надежда улетает.
Катится клубок... О, как земля мала.
О, глубок твой снег, и никогда не тает.
Слишком мало на земле тепла.
Георгий Иванов
Уже сухого снѣга хлопья
Швыряетъ вѣтеръ съ высоты
И, поздней осени холопья,
Мятутся ржавые листы.
Тоски смертельную заразу
Струитъ поблёкшая заря.
Как всё перемѣнилось сразу
Желѣзной волей ноября.
Лишь дряхлой мраморной богини
Уста по-прежнему горды,
Хотя давно въ ея кувшинѣ
Не слышно пѣнiя воды.
Да тамъ, гдѣ на террасѣ гвозди
Хранятъ обрывки полотна,
Свои исклёванныя гроздья
Ещё качаетъ бузина.
1914–1915, изъ сб. «Верескъ»
* * *
О, высок, весна, высок твой синий терем,
Твой душистый клевер полевой.
О, далек твой путь за звездами на север,
Снежный ветер, белый веер твой.
Вьется голубок. Надежда улетает.
Катится клубок... О, как земля мала.
О, глубок твой снег, и никогда не тает.
Слишком мало на земле тепла.
Георгий Иванов