Приходит день другому дню в затылок,
листая свой казённый кондуит:
дела села, щербатый звон бутылок...
На спуске храм порушенный стоит.
Сегодня нам, ей-богу, не до храма:
у нас пора гражданственных страстей.
Зачем визжит в Сосновке пилорама,
мешая чтенью теленовостей?
Зачем страна опять полна раздора —
то делит деньги, то опять про Крым?
Винит виновных или ловит вора,
грозя при этом первым и вторым.
Я слушаю, как прежде, но вполслуха:
наверно, нужен этих распрей жар
для поддержанья ропщущего духа
и ровного горения Стожар.
* * *
...И я мой век мучительно люблю
и с детства дорожу его харчами.
Мне только дай — я Горы заселю
саврасовскими чёрными грачами,
раскину вологодские снега,
pазвешу красноярские метели...
Зима ещё по-прежнему долга,
и озими пока не отпотели.
Душа как будто и взаправду спит,
но зорко видит нужные детали.
Ей странен нашей местности прикид,
которым мы гордиться перестали
из-за упрямства наших январей
и бездорожья непосильных странствий.
Из-за больших и маленьких зверей,
живущих с нами на одном пространстве.
* * *
Я слушал время и душой твердел
для дела жизни и цветенья сада,
но поздно понял цену малых дел,
касанья рук и утешенья взгляда.
Для жизни нужен выверенный срок,
упрямство, горечь и пристрастность знанья.
Руке — уже привычный мастерок...
И праздничное чувство начинанья.
Всё остальное — после и потом:
само притрётся, сделается важным.
А ты дыши разгорячённым ртом
и занимайся промыслом бумажным:
корпей над строчкой, выправляй нажим.
Трудись над смыслом — беспричинно тёмным.
Над телом, что становится чужим.
Над временем, что стало неподъёмным.