Видишь: время-змея завивается в страх
И сжимает птенцов узкогрудых,
И искрится мороз на грачиных шатрах
И бобровых запрудах,
И жестокое слово немого истца,
Обегая убога и нища,
Прямо к нам в деревянные входит сердца
И во все корневища.
В этом бедном краю равнодушных озёр,
Бесполезно зияющих кружев,
Видно, мне да тебе этот ведом позор,
Если, обезоружив
Земледельца, и воина, и батрака,
Понуждает залётная стужа
Ворошить волоса одного дурака,
А не всякого мужа.
И не знай, не гадай, для чего этот крест,
Леденеющий за перелогом,
Где стога и дома — всё извергнуто с мест,
Где костей по дорогам
Не собрать, где наместо ольхи и берёз
Уж плывут можжевельник и пихта...
Всё гляди да гляди — до уступчивых слёз,
Благодарных каких-то.
1996
* * *
Посреди озёр и дубовых пущ
Неуступчив дух и греметь могущ
Твой заканчивается путь.
Нагадала литва и жмудь.
За десяток вёрст не возьмёшь и в толк,
Отчего дребезжит вода.
Сапоги сносились, и сруб отволг,
Покосилася слобода.
Бекасиной дробью, тупым ножом
Разбивает сердечко счёт,
И седая тьма, свекловичный жом,
Из коровьих яслей течёт.
Затаись, змея, в шелестенье вод
И угадывать не мешай
Серебристый, шершавый небесный свод,
Золотой, золотой лишай.
1996
Давид
Когда я терплю повседневную муку,
Худую поруку вручаю уму:
Не опыт ему созидает науку,
А тайна ревнует ему.
И сердцу милее не павшие грады
Врага, не армады лихих кораблей,
Не пропасти, не водопады,
А струны псалтири моей.
И в уединенье, в воздушном затворе
Я тайной единой со всеми живу
И лёгкою тенью в веселье и в горе
Над племенем малым плыву.
На свадебном пире, на гробном исходе
Один невпопад голосит соловей
К морозу, к весне, к непогоде
Сквозь струны псалтири моей.
2000