***
Рождество расцвѣтаетъ. Рѣка наводняетъ предмѣстья.
Тамъ, гдѣ падаетъ снѣгъ, паровозы идутъ по водѣ.
Крыши ярко лоснятся. Высокій декабрьскій мѣсяцъ
Ровной, синею нотой звучитъ на замерзшемъ прудѣ.
Четко слышится шагъ, вдалекѣ безъ конца повторяясь,
Приближается кто-то и долго стоитъ у стѣны,
А за низкой стѣной задыхаются псы, надрываясь,
Скаля бѣлые зубы въ холодный огонь съ вышины.
Рождество, Рождество! Отчего же такое молчанье,
Отчего все темно и очерчено четко вездѣ?
За стѣной Новый Годъ. Запоздалыхъ трамваевъ звучанье
Затихаетъ вдали, поднимаясь къ Полярной звѣздѣ.
Какъ все чисто и пусто. Какъ все безучастно на свѣтѣ.
Все застыло, какъ ледъ. Все къ лунѣ обратилось давно.
Тихо колоколъ звякнулъ. На брошенной кѣмъ-то газетѣ
Нарисована елка. Какъ страшно глядѣть на нее.
Тихо въ черномъ саду, дискъ луны отражается въ лейкѣ.
Есть ли елка въ аду? Какъ встрѣчаютъ въ тюрьмѣ Рождество?
Далеко за луной и высоко надъ желтой скамейкой
Безмятежно нездѣшнее млечное звѣздъ торжество.
Все какъ будто ждало, и что спугнута птица шагами
Лишь затѣмъ, чтобъ напомнить, что призраки жизни страшны,
Осыпая сіянья, какъ долго мы были врагами
Тишины и природы, и все ж мы теперь прощены.
1930-1931