* * *
Я закрыл "Иллиаду" и сел у окна.
На губах трепетало последнее слово.
Что-то ярко светило - фонарь иль луна,
И медлительно двигалась тень часового.
Я так часто бросал испытующий взор
И так много встречал отвечающих взоров,
Одиссеев во мгле пароходных контор,
Агамемнонов между трактирных маркеров.
Так, в далекой Сибири, где плачет пурга,
Застывают в серебрянных льдах мастодонты,
Их глухая тоска там колышет снега,
Красной кровью - ведь их - зажжены горизонты.
Я печален от книги, томлюсь от луны,
Может быть, мне и вовсе не надо героя...
Вот идут по аллее, так странно нежны,
Гимназист с гимазисткой, как Дафнис и Хлоя.
Н. Гумилев.
Я закрыл "Иллиаду" и сел у окна.
На губах трепетало последнее слово.
Что-то ярко светило - фонарь иль луна,
И медлительно двигалась тень часового.
Я так часто бросал испытующий взор
И так много встречал отвечающих взоров,
Одиссеев во мгле пароходных контор,
Агамемнонов между трактирных маркеров.
Так, в далекой Сибири, где плачет пурга,
Застывают в серебрянных льдах мастодонты,
Их глухая тоска там колышет снега,
Красной кровью - ведь их - зажжены горизонты.
Я печален от книги, томлюсь от луны,
Может быть, мне и вовсе не надо героя...
Вот идут по аллее, так странно нежны,
Гимназист с гимазисткой, как Дафнис и Хлоя.
Н. Гумилев.